Ларош-Боассо понимал, что отказ оскорбит хозяина; но полтора часа чтения псалмов и молитв показались ему сущим наказанием. Он сказал, что его клонит ко сну до такой степени, что он не может исполнить эту обязанность с необходимым благоговением. Фереоль нахмурил брови, однако только пробормотал:

— Написано: «Молитва облегчает, а размышление живит ум». Да простит Господь грешнику и ветренику!

Через несколько минут путешественники легли спать, одни на постелях своих хозяев, другие на сене в конюшне, где дыхание скота поддерживало тепло. Часть ночи можно было слышать среди рева ветра серьезный и монотонный голос главы семейства, который давал религиозное наставление своим детям.

XX

Лес Со

На другое утро, на рассвете, как был договорено, охотники под предводительством самого Фереоля и его старшего сына вышли из фермы в лес, где надеялись найти Жанно и его страшного друга жеводанского зверя. Все шли пешком; затруднения и опасности пути не позволяли употреблять лошадей в этой части страны. Ларош-Боассо и сопровождавшие его были вооружены; но Фереоль и его сын взяли только палки, окованные железом. Небо было серое; солнце еще не взошло. Слой снега, выпавшего ночью, скрывал неровности почвы своей однообразной белизной. К счастью, ветер утих, и день обещал быть погожим.

Путешественники шли по следам, оставляемым проводниками на снегу. Несмотря на эту предосторожность, они спотыкались почти на каждом шагу, а падение могло быть чревато серьезными неприятностями: с проложенных дорог они уже сошли, и теперь то спускались с крутых обрывов, то шли вдоль пропастей, глубину которых взор не осмеливался измерить. Снег, прилипавший к ногам, увеличивал опасность. Глубокая тишина царствовала в этой пустыне, как будто брошенной всеми живыми существами. Ни одна хищная птица не носилась вокруг обнаженных вершин. Собаки, которые при выходе с фермы весело бежали впереди охотников, теперь не отходили от них, осколки лавы ранили их лапы, а отсутствие всяких следов дичи заставляло беречь для другого случая свои силы и пыл.

Шли около часа, однако лес Со еще не виднелся, и Легри, не такой крепкий, как его товарищи, начал роптать.

— Мы приближаемся, — сказал Фереоль со своей ясной серьезностью, — но если вы теперь жалуетесь на сложность дороги, что же будет, когда мы придем в Со?

Понадобилось еще полчаса, чтобы дойти до назначенного места; глухой и глубокий шум, производимый падением воды, становился все сильнее по мере того, как они приближались. Когда путешественники наконец с трудом взобрались на вершину скалы, они вдруг ощутили, что их окружают таинственные и грозные силы природы.

Четыре горы разной высоты образовывали квадрат, так что их подножия с первого взгляда как будто соединялись. Однако между этими подножиями шла долина, глубокая, как пропасть, деревья и груды камней беспорядочно заполняли ее пространство. Многие деревья были изломаны обрывами, лавинами, даже ветром, врывавшимся иногда в это ущелье. Колоссальные папоротники, дикий терн и заросли колючих кустов делали эти места совершенно непроходимыми.

Несколько потоков, спускавшихся с горы, низвергались в эту долину. Самый значительный падал с горы, находившейся напротив охотников, и составлял каскад. Холод был еще не силен, потоки не замерзали и обрисовывались как черные и серые полосы на белом снегу. Эти водопады, которые спускались со склонов ущелья, соединялись в центре долины, но образовавшийся поток терялся под землей.

Это необычное место охотники должны были старательно осмотреть; с первого взгляда даже самые смелые могли сомневаться в успехе предприятия. Однако они пошли по границе этого неправильного леса и осмотрели места, где несколько раз видели следы Жанно и зверя. Самые внимательные исследования не произвели никакого результата. Никаких следов человека или зверя не виднелось на снегу. Собаки шли, высоко подняв нос, как будто сами пугались своего дела.

И вот они остановились возле одной огромной глыбы базальта, который был основной породой гор.

— Да поможет нам Господь, — сказал Фереоль, — я ничего не понимаю… Не может, однако, быть, чтобы Жанно и зверь ушли отсюда.

— В самом деле, — продолжал барон, — они не могут уйти. Нигде нет более верного убежища, более неприступной крепости… Ну, Фаржо, — обратился он к бывшему лесничему, — настала минута сдержать ваше обещание… Теперь вы должны отыскать этого ужасного Зубастого Жанно.

— Любезный барон, — с живостью сказал Легри, — не лучше ли сначала заняться волком и…

— Черт побери! Легри, неужели вам надо повторять тысячу раз, что если мы отыщем Жанно, и волк будет недалеко? Ну, Фаржо, — с издевкой продолжал Ларош-Боассо, — о чем же вы думаете? Или вы только похвастались? Я думал, что вы с большим нетерпением желаете отомстить за вашу несчастную дочь!

Фаржо, который казался задумчивым и замершим в нерешительности, вздрогнул при этих словах.

— За мою дочь, — повторил он, подняв голову, — да-да, вы правы… Я не хотел причинять зло этому бедняге, который доверял мне; но если он покровительствует гнусному зверю, который растерзал мою дочь… я примусь за дело, и если Жанно недалеко отсюда, мы скоро его увидим.

— Да, Фаржо, не теряйте времени… Помните мои обещания и свои собственные слова… А пока вы будете действовать один, что делать нам?

Фаржо подумал.

— Подождите моего возвращения, — сказал он, — а до тех пор не показывайтесь на высоких местах и говорите шепотом, потому что мы имеем дело с теми, у кого слух тонкий, а глаз зоркий… Надо также привязать собак и не выпускать их пока. Мне не нужно ружья, увидев которое, Жанно непременно убежит, если мы встретимся; пистолетов будет достаточно в случае надобности.

Он отдал ружье Лабраншу и проверил пистолеты. Они были заряжены. Потом Фаржо вошел в чащу.

Вдруг недалеко от того места, где он вошел в лес, раздался громкий вой, заглушивший даже шум каскада. Собаки подняли уши, охотники вздрогнули.

— Зверь, зверь, — забормотал Легри, взводя курок своего ружья.

Но опытный слух Ларош-Боассо подсказал ему другой ответ.

— Это Фаржо, — возразил он, смеясь, — он не забыл, что с волками жить — по-волчьи выть… Но послушаем, ответят ли ему.

Несколько минут не слышалось ничего, кроме глухого ропота каскада. Казалось, что Фаржо перешел на другое место, потому что вой поднялся с другой стороны с новой силой; но на этот раз он повторился слабо и на большом расстоянии. Фаржо вышел из леса к охотникам.

— Он здесь, — сказал он оживленным тоном, — он узнал мой сигнал… Он должен быть там, у большого каскада… Обойдите лес и встаньте с той стороны, пока я пройду через чащу. Когда я выстрелю из пистолета, бегите в лес, не теряя ни минуты, и спустите собак. Вы поняли?

Договорившись, как они выступят, охотники направились к каскаду, а Фаржо вошел в лес, где опять начал выть.

Ларош-Боассо и его люди пошли вдоль леса так быстро, как могли. Они хранили глубокое молчание, и шум их шагов затихал на снегу. Однако им пришлось сделать большой крюк, и они были еще далеко от назначенного места, когда барон, несмотря на приказ молчать, который он сам отдал, вдруг остановился и вскрикнул от удивления и гнева.

— Что такое? — спросил Легри, который тотчас к нему подошел.

— Посмотрите, — отвечал Ларош-Боассо.

На главной горе, возле самого каскада, появилось несколько собак, судя по всему, охотничьих. Две сильные собаки бегали по снегу, как будто нашли след, который напрасно отыскивал барон. Возле собак вскоре появились и люди. Все они были хорошо вооружены.

— Клянусь всеми чертями, это племянник приора! — сказал раздосадованный Легри.

— Да, вряд ли это кто-то другой, — ответил барон, нахмурившись. — Не кажется ли вам, Легри, что эти люди заняли такую позицию, чтобы прежде нас воспользоваться добычей: и человеком, и волком, которых этот дурак Фаржо сейчас поднимет на ноги?

— В самом деле! Как это дерзко… Но мы этого не позволим, не правда ли, барон? Пойдем к ним скорее и прикажем уйти, а не то…