— Граф де Варина!

Вошел барон де Ларош-Боассо.

XXIV

Сундучок

Де Ларош-Боассо был в своем богатом мундире начальника волчьей охоты. Он шел гордо, высоко подняв голову и улыбаясь, как человек уверенный в себе. За ним егерь нес плотно закрытый сундучок, который поставил у двери и по знаку своего господина тотчас удалился. Все присутствующие были поражены до оцепенения смелостью барона, столь дерзко явившегося в дом, обитатели которого имели немало причин его презирать и ненавидеть. Сестра Маглоар была пунцова от негодования, а впалые щеки кавалера приняли зеленоватый оттенок. Леонс остолбенел, вспомнив слова барона о том, что их дороги еще могут пересечься. «Почему здесь и сейчас?» — в отчаянии думал он. Кристина утратила то выражение радости, которое недавно освещало ее лицо. Но холодная сдержанность, освоенная ею как главная составляющая хороших манер, выручила юную графиню. Она церемонно приветствовала барона и спросила с легкой иронией:

— Граф де Варина, что означает этот новый способ являться в мой дом? Разве вы, милостивый государь, надеетесь, что новое имя заставит нас встретить вас как другого человека?

Несмотря на всю свою самоуверенность, Ларош-Боассо несколько смутился от этого резкого приветствия.

— О моя прелестная госпожа! — сказал он, заставив себя улыбнуться. — Зачем вы напоминаете мне вину, которую вы мне простили и за которую я был так жестоко наказан? Что же касается титула и нового имени, принятого мною теперь, то они принадлежат мне по праву рождения, и никто более не может у меня их отнять.

— Итак, милостивый государь, — спросила владетельница замка, в которой любопытство на мгновение подавило чувство гнева, — вы уже владеете поместьями рода Варина?

— Еще нет, моя очаровательница, но остается соблюсти лишь ряд формальностей, так сказал мне епископ Алепский. Быть может, я уже сегодня был бы графом Варина, если бы вчера отправился во Фронтенак. Но дела, не терпящие отлагательства, удержали меня в этих краях, и я предпочел послать вместо себя своего поверенного, который лучше меня сумеет защитить мои интересы. Но я взял на себя смелость принять звание и фамилию, которые составляют мое законное родовое наследство!

Леонс не мог больше сдерживаться.

— Мне показалось, — заметил он сухо, — что вы слишком торопитесь чваниться званием, еще вам не принадлежащим по закону и справедливости.

Ларош-Боассо быстро обернулся и поглядел на Леонса так, будто только теперь заметил его присутствие.

— А, это вы, мой юный товарищ по охоте? — сказал он с презрительной фамильярностью. — Я мог бы вам ответить, что ваше мнение ничего не значит в этом деле, но буду снисходителен к вам, так как угадываю причину вашего вмешательства в подобный вопрос. По вашему мнению, вероятно, мое настоящее звание доказывает преступление вашего дяди, чьи тайные происки так долго лишали меня законного наследства? Быть может, вы и правы, мне все равно. И вам, приятель, я бы тоже посоветовал просто забыть об этой истории…

— Вы называете меня приятелем? Я не подозревал, что имею честь считаться вашим другом!

— Прошу прощения! Но наши отношения казались мне весьма теплыми и дружескими, разве нет? Впрочем, воля ваша; я настаивать не буду, могу вас уверить, у меня нет недостатка в друзьях!

Он презрительно усмехнулся, Леонс дрожал от гнева, но помня слово, данное приору, сдерживал себя, как мог: «Если я сейчас наброшусь на него, репутация дяди может пострадать, решат, что делаю это по его приказу!»

Ларош-Боассо, быть может, собирался отпустить в адрес Леонса какой-нибудь новый сарказм, когда кавалер де Моньяк привлек к себе внимание барона.

— Мосье де Варина, — сказал конюший, отвесив глубокий поклон, — по-видимому, вы забыли обязательство чести, взятое вами на себя под именем Ларош-Боассо. Вероятно, по этой причине вы не получили моих посланий и не ответили на них, как подобает дворянину хорошего рода. Но теперь я решил не терять вас из вида, будь вы Варина или Ларош-Боассо, пока я не добьюсь от вас того, что хотел.

Барон засмеялся еще громче.

— Черт вас побери, мой прекрасный странствующий рыцарь, мой отважный защитник красавиц, мой храбрый заступник оскорбленных дам! — вскричал он. — Вы чертовски упорны в своих фантазиях! Вероятно, опять речь о стороже Фаржо да о том, что я решился охотиться в лесах Меркоара без вашего разрешения? Хорошо, хорошо, мы потолкуем об этом. Даже если нам пришлось бы решать спор деревянными саблями и пряничными шпагами, я обещаю вам принять ваш вызов. Но в настоящее время я занят делами поважнее и прежде всего сообщу вашей госпоже причину моего посещения.

— Визит без приглашения начинают именно с этого, — холодно заметила Кристина.

— Вы очень со мной жестоки, графиня. Входя в ваш дом, я, однако, надеялся на прощение, которое вы мне даровали с таким великодушием.

— Мое прощение не давало вам права на дружеское отношение. Потрудитесь сообщить мне цель вашего посещения. И будьте по возможности кратки, чтобы не затягивать ваш визит.

Ларош-Боассо не ожидал от Кристины такой открытой неприязни. Будучи любимцем женщин, он свято верил, что все они смотрят на него с восторгом, как хозяйка гостиницы мадам Ришар. Но сейчас его чуткое ухо уловило презрение и насмешку в голосе графини де Баржак.

Он был озадачен и молчал. Тогда кавалер де Моньяк повторил тоном холодным и бесстрастным:

— Ну что ж, господин барон или граф — спорить о вашем звании я не намерен — разве вы не слышали? Мадемуазель де Баржак, моя благородная госпожа, желает, чтобы вы сообщили ей цель вашего посещения, а потом… — Он указал рукой на дверь.

Барон вскипел гневом.

— Клянусь всеми чертями! — вскричал он. — Этот старик совсем вошел в роль лакея. И это дворянин!..

— Милостивый государь, — в свою очередь перебил его Леонс, — вы забываетесь!

Барон бросил яростный взгляд на обоих защитников Кристины и вдруг разразился громким хохотом.

— Позвольте вас поздравить, графиня, — сказал он наконец. — Противиться вашей воле в Меркоарском замке небезопасно; у вас такие храбрые защитники, которые готовы вышвырнуть за ворота любого, кто им не по нраву, только дай им волю! Однако мне пора объясниться и попробовать поменяться с ними ролями.

Мадемуазель де Баржак, которая стояла все это время, теперь опустилась на стул. Слова барона пробудили все ее мрачные предчувствия. Кавалер де Моньяк и Леонс, забыв о взаимном недовольстве, ожидали с тяжелым сердцем того, что скажет им де Ларош-Боассо. Последний явно наслаждался этой мучительной для своих врагов паузой. Но длить ее бесконечно было нельзя, и вот он произнес нарочито громко и отрывисто:

— Помните ли вы, графиня, вашу клятву отдать свою руку и состояние тому охотнику из благородного сословия, который убьет жеводанского зверя?

— Помню, — ответила Кристина.

— И эту клятву, — продолжал де Ларош-Боассо, — вы намерены сдержать? Вы, вероятно, не откажете в вашей руке благородному человеку, который, положившись на данный вами обет, рисковал своей жизнью, чтобы исполнить требуемое условие?

— Я сдержу свое слово.

— В таком случае, — вскричал барон с торжествующим видом, — я заявляю свое право на все преимущества, обещанные победителю жеводанского зверя! Я имел счастье убить его в Лабейсерском лесу. Вот мои доказательства.

Он взял сундучок, поставленный слугой у двери, перенес его на середину комнаты и открыл. В нем лежала волчья голова и одна лапа, из них еще сочилась кровь. Кристина быстро взглянула на трофеи барона. Девушка не раз видела убитых волков, и даже размер этой ужасной окровавленной головы не испугал ее, но мысль о том, что все ее мечты и надежды убиты так же, как и этот зверь, вдруг острым ножом вонзилась в ее сердце. Ей стало так больно, что она едва не упала. Остальные присутствующие были также взволнованы, с любопытством рассматривая содержимое сундучка.

Леонс казался совсем убит; кавалер, всегда медлительный в своих соображениях, хмурил лоб и шевелил губами, размышляя о происходящем, а сестра Маглоар воздевала глаза и руки к небу, повторяя молитвы. Ни одна из подробностей этой сцены не могла укрыться от де Ларош-Боассо.